– Говорят, что продержат до понедельника. Для наблюдения.

– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь почитать. В холле есть киоск, я за пять минут обернусь.

У кровати Фрэнка звонит телефон. Он неловко тянется к нему и поднимает трубку.

– Фрэнк Бошам... Что у вас? Отлично, отлично. Молодцы ребята... Я прибуду туда, как только смогу. Не уходите без меня.

Он кладет трубку.

– Куда это ты прибудешь, как только сможешь? – спрашивает Кейт.

– На вертолетную станцию.

– А ты не забыл, что лежишь в больнице?

– Уже нет. Я выписываюсь.

– Да зачем, черт возьми?

– Это звонил Чарли Фокс. Они нашли машину, которую сбросил Саттон. Мы собираемся совершить погружение и посмотреть, что там да как.

– Не дури, папа. В твоем состоянии?

– Со мной все нормально.

– Ага, только голова нашпигована осколками, а одна рука ободрана до кости. Или ты думаешь, врачи хотят оставить тебя здесь до понедельника просто так, от нечего делать? А к машине пусть спустится кто-нибудь другой. Не поверю, чтобы во всей вашей конторе не нашлось больше ни одного человека, способного совершить погружение.

– И это говорит женщина, которая берется за дело об убийстве на следующий день после того, как сама чуть не потонула.

– Господи, до чего же ты упрям.

– По этой части я весь в дочурку, тут уж не поспоришь. Ясно ведь, что я должен спуститься, хотя бы потому, что меня пытались остановить. Мне угрожают, требуют отступиться, а когда я этого не делаю, посылают мне бомбу. Разве ты в таких обстоятельствах отказалась бы от погружения?

– Конечно нет. Но...

– Что еще за "но"?

– Я офицер полиции, и то, что в случае необходимости мне придется рисковать, подразумевается как само собой разумеющееся. Это часть моей профессии. Но ты другое дело – ты чиновник морского ведомства, производящий технические расследования. Помнишь, как ты перепугался, получив это письмо.

– Да, не спорю, перепугался. Но они свою угрозу выполнили, а я все еще жив и теперь намереваюсь выполнить свой долг. Что еще могут они мне сделать? И вот что – противодействие нашим расследованиям – дело самое обычное, мы сталкиваемся с ним чуть ли не каждый раз. Так что это тоже часть профессии.

– Ты что, при расследовании каждого кораблекрушения получаешь предупреждения о бомбах?

– Нет, нет. Обычно до таких крайностей не доходит. Однако всегда находится кто-то, не желающий, чтобы вся правда об инциденте вышла наружу. Морские перевозки – это особый бизнес, своего рода закрытый клуб, пролезть в который труднее, чем в дырку в мышиной заднице.

Фрэнк, загибая пальцы здоровой руки, перечисляет:

– Конструкторы проектируют суда. Менеджеры организуют рабочий процесс. Финансисты заключают сделки. Директора вырабатывают корпоративную стратегию и направление. Политики принимают нормативные акты, лоббируя чьи-либо интересы. И если где-то дела идут насмарку, вся причастная к этому свора делает все, чтобы прикрыть друг другу задницы, спрятать концы в воду и спустить дело на тормозах. Так заведено повсюду. С той единственной разницей, что не все, конечно же, решаются защищать свои интересы столь радикально.

– Папа, то, о чем мы говорим, не просто защита чьих-то интересов, а террористический акт. Сдается мне, ты все-таки малость сбрендил.

Он указывает на одежду, сложенную на стуле.

– Сбрендил не сбрендил... Взяла бы лучше да помогла своему старику одеться.

Кейт молча везет его из лечебницы на Куин-стрит.

Она назвала отца упрямым, но это еще мягко сказано. Одно время Кейт думала, что переняла это – неудержимое стремление во что бы то ни стало доискаться до истины – у Реда, но понимает, что оно у нее в генах. Собственно говоря, она и отца-то пытается отговорить от задуманного, потому что знает – он такой же неуемный. А это пугает.

Припарковавшись в подземном полицейском гараже, Кейт, держа Лео за руку, поднимается вверх на лифте.

– Ты же бывал здесь раньше, правда?

Лео мотает головой.

– Никогда? А я уверена, что бывал.

Они приезжают на четвертый этаж, но, как только выходят из кабины, Лео начинает хныкать.

– Малыш, дорогой? Что случилось?

После вчерашнего срыва Кейт следит за каждым своим словом, однако мальчик ни с того ни с сего срывается в крик. Она лихорадочно озирается по сторонам в поисках того, что могло его напугать или рассердить, но ничего особенного не видит. Мимо проходят двое полицейских в форме – и это все? Никаких задержанных пьяниц или наркоманов, с ором и проклятиями вываливающихся из камер. Даже в больнице, в местах для посетителей, шума и толкотни больше, чем нынче в полицейском управлении. Но Лео ведет себя так, будто угодил в центр военных действий.

– Лео, что случилось?

Мальчик сердито обводит рукой вокруг себя.

– Не люблю участок. Не люблю полицейский участок!

– Почему?

– Хочу остаться с мамой.

Заявление подтверждается потоком слез.

– Ты и так с мамой. Поэтому мы сюда и пришли.

– Хочу с мамой дома. А не там, где мама работает.

– Мама сегодня должна быть здесь.

– Не хочу туда, где мама работает.

– Хочешь, чтобы я отвезла тебя обратно к тетушке Би?

Он, не переставая хныкать, кивает.

Кейт торопливо ведет его обратно к лифту и тыкает в нижнюю кнопку. Серебристые двери плавно закрываются, отделяя их от не глянувшегося Лео полицейского управления. Кейт обнимает малыша, и так, обнявшись, они проделывают краткий путь вниз.

Совещательная комната – это место, где в свое время безраздельно властвовал Ред – король со своим двором, дирижер со своим оркестром, гроссмейстер, умело расставляющий фигуры. Он всегда заражал коллег своей неуемной энергией, и на сей раз Кейт вполне готова уступить ему на время бразды правления.

Уличное движение в субботу было несильным: с поездкой к Бронах Кейт обернулась за двадцать минут. Ей даже не пришлось звонить Фергюсону и просить его отложить начало совещания.

Перед общей встречей Кейт и Ред быстро переговариваются.

– Это там, – говорит он, постучав по виску. – Где-то там. Я знаю, зачем Черный Аспид делает это. То есть можно сказать, знаю, что знаю. Что-то я читал, что-то видел. Знание внутри, но извлечь его наружу не удается.